Bun
пемброчья мать
Я разучился плакать в Петербурге.
Здесь вообще не ценят сантименты...
Бросающие мелочь демиурги
Чертовски скупы на аплодисменты.
Я был один. Ни голоса, ни драмы.
Пустые руки. Волчий вой в карманах.
На фоне петергофской панорамы
Не чувствуешь оптических обманов.
Всё кажется и ближе и теплее,
В особенности жесты или взгляды.
Над головой с кудрявым Водолеем
Флиртует звёздноглазая наяда.
Немой намёк, прозрачнейший донельзя,
Уже велит определиться в теме.
Мелькнёт заря, закусывая трензель,
Но в целом всё вокруг, такая темень!
И ходишь, снисходительно кривясь,
На общегородское лицедейство,
Нащупывая родственную связь
Иглы шприца с иглой Адмиралтейства.
Все чуть сутулы... Тяжесть чугуна
Нездешних туч успешно давит карму.
Нирваны нет... И мы - не та страна,
И Пушкин не похож на Бодгикхарму.
Никто не ждёт счастливого конца.
Но всё же как вплетается в молебен
Заметное присутствие свинца
И в пуле,
и в усталости,
и в небе...
Здесь вообще не ценят сантименты...
Бросающие мелочь демиурги
Чертовски скупы на аплодисменты.
Я был один. Ни голоса, ни драмы.
Пустые руки. Волчий вой в карманах.
На фоне петергофской панорамы
Не чувствуешь оптических обманов.
Всё кажется и ближе и теплее,
В особенности жесты или взгляды.
Над головой с кудрявым Водолеем
Флиртует звёздноглазая наяда.
Немой намёк, прозрачнейший донельзя,
Уже велит определиться в теме.
Мелькнёт заря, закусывая трензель,
Но в целом всё вокруг, такая темень!
И ходишь, снисходительно кривясь,
На общегородское лицедейство,
Нащупывая родственную связь
Иглы шприца с иглой Адмиралтейства.
Все чуть сутулы... Тяжесть чугуна
Нездешних туч успешно давит карму.
Нирваны нет... И мы - не та страна,
И Пушкин не похож на Бодгикхарму.
Никто не ждёт счастливого конца.
Но всё же как вплетается в молебен
Заметное присутствие свинца
И в пуле,
и в усталости,
и в небе...